– Эй ты, сюда смотри!

Дуло ружья утыкается святоше во второй подбородок.

– Желание рассказать нам всю правду прямо сейчас резко возрастает, не правда ли?

Преподобный согласно трясёт головой и отирает пот со лба.

– Я удовлетворю ваше любопытство. И думаю, что Аманда имеет на это право, так как дело касается её бабушки Магды. Но имён не назову. И можешь не тыкать в меня своей пукалкой, Охотник. А теперь извини, надо горло смочить.

И преподобный ныряет рукой в карман сутаны, доставая фляжку, проворно свинчивает колпачок и делает пару глотков.

– Прежде всего, скажу, убийства – это не только звериная жестокость и изуверство. Но по моему скромному мнению, это всё отголоски прошлого.

Преподобный Марк вздыхает и ещё раз прикладывается к фляжке.

– Твоя бабка, Аманда, в последнее время часто хворала. И боялась, что отойдёт в мир иной с тяжким грехом на душе. Итак… Вольфах никогда не мог похвастаться особым благополучием. Но лет пятьдесят назад дела шли совсем туго. Перед тем выдалось парочку неурожайных лет, из-за сильной засухи выгорела часть леса… Да и разыгравшаяся лихорадка не добавляла жителям радости. Она косила всех без разбору. Те, кто не помирал от лихорадки, едва ли не сдыхал от голода. Можно было бы покинуть место, которое, как будто, оказалось проклятым. И когда из Вольфаха люди в поисках лучшей жизни побежали, словно крысы с тонущего корабля, монарх решил отрезать заразу от всего остального королевства. Кто успел – ускользнул… Были и такие, кто оказался в Вольфахе проездом перед началом лихорадки, да так и застрял там. Времена тогда были суровые и тяжёлые. Люди запирались в своих дома и не осмеливались выходить на улицы, чтобы не оказаться под ударом тех, у кого от голода рассудок помутился настолько, что за кусок хлеба были готовы убить. Но были и те, кто даже несмотря на суровые времена, держались вместе и делили всё… В том числе и мысли, как бы продержаться дольше, в особенности имея нескольких детей, слабеющих день ото дня. Иногда голод толкает людей на страшное. В тот вечер несколько человек решили пожертвовать малым, чтобы дать шанс выжить остальным.

– Говорите прямо, священник. Они решили сожрать кого-то, верно? Убить и сожрать.

– Верно, Охотник. Хоть и тяжело…

– Может быть, просветите нас, что за хрень сейчас творится в Вольфахе? Какое нам дело до прошлого?

– Я расскажу, что знаю. Но без имён, – повторил преподобный и, немного помолчав, добавил, – по большему счёту это, конечно, домыслы. Домыслы, основанные на исповеди. Давным-давно, в тот вечер в одном из домов Вольфаха вершились страшные дела. Четверо друзей пытались решить, как выжить их семьям, когда были съедены даже кошки и все, до единого, кожаные ремни. Один из них предложил кинуть жребий. Тот, кому выпадет, будет пожертвован… Сначала жребий пал на дочку одного из участников: но она слишком мала и худа, возразили остальные. Потом жребий указал на мать семейства: но она одна у троих детей, возразили остальные. Что ни говори, а дружба их была крепка, если даже перед лицом голодной смерти они заботились об остальных. Да и не чужие же мы все, заметил кто-то. Не чужие, да… Знакомы с самого детства, почти что родные. А вот если бы был кто-то, кого не жалко совершенно, то можно было и… все как один, сразу подумали про мать с двумя детьми, что ютились в нищей лачуге не окраине. Все трое были больны и едва дышали, считай – почти что трупы, и прибились в Вольфах совсем недавно, перед началом лихорадки. Дело решённое. Пойти и сделать только и всего. Семьи будут спасены. Лихорадка отступит.

– И как это касается моей бабушки? – недоумевает Аманда.

Священник молчит, выразительно глядя на неё, потом вздыхает.

– Об этом я узнал от твоей бабушки, Аманда.

Аманда замирает на месте от услышанного, но потом резко подскакивает к преподобному Марку, выплёвывая ему в лицо:

– Моя бабушка не людоедка!

– Успокойся, дитя.

Преподобный Марк легонько хлопает Аманду по плечу рукой. И меня бесит даже такое невинное прикосновение этого святоши. Я не верю святошам. Мне кажется, что у каждого из них под сутаной припрятан ворох секретов, грязных, как подошвы моих сапог по осени.

– Сядь, дитя.

Преподобный Марк подтолкнул Аманду к столу, протягивая крошке фляжку со спиртным. Я отбил его протянутую руку. Не хер предлагать моей малышке дрянное пойло. Аманда отрицательно покачала головой и сложила руки на груди.

– Спасибо, преподобный. Предпочту выслушать рассказ на трезвую голову.

– А я выпью, – улыбнулся одним губами преподобный и присосался к узкому горлышку фляжки, переливая в себя её содержимое.

Святоша опустошил фляжку и приложился носом к рукаву, занюхивая им спиртное, словно заправский пьянчуга. Ха, преподобным ещё называется. Святоша вздохнул, а я приготовился бить ему постную рожу, если он выплюнет хотя бы пару слов, что расстроят Аманду ещё больше.

– Магда в тот вечер не стала участвовать в богопротивном действе. Она отказалась в последний момент, когда уже всё было решено, обговорено, даже выбраны куски… мяса. Она просто сбежала и заперлась в домике лесной глуши со своими тремя детьми.

– С детьми? – переспросила Аманда.

– С детьми, – грустно улыбнулся преподобный, – Магда отказалась… от людоедства. И двое близнецов умерло от голода, в живых осталась только твоя мать. Но и она тяжко перенесла вынужденное голодание, заболела тяжёлой простудой и потом мучилась слабым здоровьем. Но тебе это и самой известно. Магда при исповеди не назвала имён, лишь сказала, что если они захотят облегчить душу, то сами раскаются в содеянном перед лицом смерти.

– Значит, кто-то узнал о том, что творилось в Вольфахе, и решил преподать запоздалый урок хороших манер? – хмыкнул я, намереваясь разрядить обстановку шуткой.

Не улыбнулся никто. Даже мне самому было не смешно.

– Я не понимаю, зачем кому-то тогда убивать бабушку, если она ни в чём не виновата? – подала голос Аманда.

– Не виновата? – перепросил преподобный, – она знала о готовящемся преступлении и промолчала. В тот день, по её словам, за ней никто не погнался, не бросился останавливать. Все обрадовались, что доля выйдет бо?льшая, чем предполагалось. Их разум был затуманен… Магда могла, как добрый христианин и честный горожанин, сообщить… Но она промолчала, ушла, сделав вид, что ничего не знала. И несла этот груз до конца дней на своём сердце.

– Значит, кто-то мстит за убитых и съеденных?

– Повторюсь, дети мои. Это всего лишь мои домыслы.

– Домыслы, не лишённые логики. И кто, интересно мне знать, решил отомстить за столь давние дела? – спросил я.

– Может быть, тот, кто всё видел? Магда сказала, что в лачуге на окраине ютились трое чужаков: мать и двое детей. Но на площади Вольфаха было вывешено всего два черепа. Значит, один уцелел.